Михаил Салтыков-Щедрин - Том четвертый. [Произведения]

И мы умираем! Конечно, ни одно нарекание не потревожит в могилах костей наших, но увы! сознаюсь вам откровенно, как-то странно звучит в моих ушах такого рода утешение! Перед смертью хотелось бы приобщиться к жизни, хотелось бы изведать и прелесть и отраву ее, хотелось бы на деле поверить, справедливо ли слово поэта, утверждающего:

А тут дары земные,Дыхание цветов,Дни, ночи золотые,Разгульный шум лесов,И сердца жизнь живая,И чувства огнь святой,И дева молодаяБлистает красотой…

И между тем, боже! как темно и смутно на душе! Какая странная перспектива представляется глазам! Мы умираем, а на наше место из всех щелей вылезают угрюмые целовальники, мрачные прожектеры и гнусного вида пройдохи с подобранными, как у борзых собак, животами и поврежденною печенью! Как скучно и неуютно им жить на свете, как мало жизнь дает им радостей! Кряхтя и охая, несут эти муравьи на плечах своих непомерное бремя жизни, но и тут не складывают своих нош в общий муравейник, а как-то расползаются врозь и врозь… На всех лицах написано уныние и холодное озлобление; во всех сердцах горит неугасимый огонь стяжания; забота и сестра ее зависть набросили на целый мир тяжелый и непроницаемый покров, сквозь который не видно ни форм жизни, ни ее трепета… Все мрачно и холодно, как в могиле! Одни развратные женщины с наглою беззаботностью выставляют напоказ упитанные тела свои…»

ХАРАКТЕРЫ[69]

(Подражание Лябрюйеру)

Некоторый философ, стоя против книжной лавки Базунова, вслух рассуждал:

— «Русский вестник» сделался похожим на клетку, в которой некогда обитал драгоценный попугай. Ныне попугай улетел, а клетка сохранила лишь запах его.

Случившийся тут прохожий, услышав сие, сказал:

— А статья о «Русской общине»? Разве мог написать ее иноземный попугай?

— Должно думать, что статью сию писал отечественный скворец, — отвечал философ, не смущаясь.

Тот же философ, остановясь против книжной лавки Кожанчикова, сказал:

— «Отечественные записки» походят на упраздненную Бурсу. Не слышно в пустынном здании кликов Бургия; даже веселый Дудышкин более молчит, нежели прорицает; но запах щей и гороховицы столь сильно въелся в стены и потолок, что не заглушат его своими благовониями ни Благосветлый-Басистов, ни Басистый-Благосветлов.

Некоторый благонамеренный и желающий добра отечеству землевладелец, услаждая досуги свои чтением «Русского вестника», однажды вскричал: «Сей журнал мыслит и рассуждает именно так, как бы я сам мыслил и рассуждал!»

Другой землевладелец, прочитывая тот же журнал, сказал: — Здесь пишет и сочиняет В. А. Кокорев, нашего уезда откупщик!

Носятся слухи, что после недавней попытки нарушения общественного спокойствия со стороны некоторых вассалов «Русского вестника» в редакции этого журнала возникал вопрос: «Благоразумно ли было с таким упорством нападать на кн. Черкасского за проект его относительно употребления «детских розог»?» Решение последовало такое: «Неблагоразумно, но делать нечего».

Некоторая академия предложила для соискания следующую задачу: на каком логическом основании место Белинского занял в «Отечественных записках» г. Дудышкин? По обыкновению, прислано было множество сочинений, из которых увенчано премиями два: первое, получившее полную премию, гласило: «На том же основании, на каком место г. Дудышкина займет со временем г. Басистов»; второе, удостоенное лишь половинной премии, отвечало: «На том основании, что г. Дудышкин прежде того находился на службе в комиссариатском департаменте». Справедливость, однако ж, требует сказать, что премия за последнее сочинение присуждена едва ли не пристрастно.

Из Мадрита пишут: «Торжественный въезд в столицу маршала О’Доннеля совершенно не удался; внимание публики было всецело поглощено полемикою между г-жою Тур и «Русским вестником». В особенности всех занимало то место в ответе «Русского вестника», где возражения этого почтенного журнала принимают характер, так сказать, эротический».

Некто, известясь, что редакторы «Современника» квартируют в доме редактора «Отечественных записок», сказал: «Верно, А. А. Краевский не требует с них никакой платы за квартиру!»

Некто, не имев, за недосугом, времени прочесть последние нумера газеты «Наше время», не может сообщить любознательному читателю, жив ли в настоящее время известный русский писатель И. С. Тургенев. Тем не менее знаменитый наш библиограф и гробокопатель M. H. Лонгинов уже принимает меры к отысканию преждевременной могилы его. Статья об этом интересном предмете будет напечатана в «Русском вестнике» вместе с продолжением статьи о «Пороховых взрывах», новыми опытами В. К. Ржевского и повестью г-жи Николаенко.

Из редакции «Русского вестника» похищен второй том сочинения Гнейста. Редакции положительно известно, что похититель книги — один из сотрудников издаваемого ею журнала, но имя его до времени не предается публичному позору, в надежде, что раскаяние и угрызения совести заставят возвратить похищенное.

Как вдруг, на другой день по похищении Гнейста, пропадает и еще книга: сочинение барона Этвеша… Батюшки! режут!!

Сколько можно заключить из объяснений редакции «Русского вестника», положение ее действительно весьма затруднительно. Не говоря уже об упомянутых выше похитителях чужой собственности, в числе ее сотрудников нередко оказывались в последнее время люди, которые держали себя как невольники, целовали у редакторов руки, подслушивали у дверей, заглядывали в чужие письма и вообще вели себя неприлично дворянскому званию. Заявляя об этом в 10 № своего журнала и лишь по скромности умалчивая о разных других нестерпимых сотруднических противоестественностях, редакция покорнейше просит своих будущих сотрудников считать себя людьми свободными и заранее объяснять ей о том, какие кто имеет гнусные привычки. Лицо, не выполнившее этого условия, будет немедленно рассчитано по день нахождения в услужении.

Редакция «Русского вестника», убедившись из статьи г. Утина, напечатанной в 136 № «Московских ведомостей», что ей мало известны даже те учреждения Англии, о красоте которых она доселе столь неотвязчиво толковала, воскликнула: «Отныне я знаю только то, что я ничего не знаю!»

Под влиянием этого горького убеждения готовится к выходу в свет книжка «Русского вестника» с самою беспорядочною наружностью: без обертки, без нумера и с бесчисленными опечатками. Содержание ее будет следующее: «Меа culpa,[70] или я знаю только то, что я ничего не знаю», статья редакции; «Могила И. С. Тургенева», статья M. H. Лонгинова, с примечанием от редакции, что И. С. Тургенев еще жив; «О преимуществах кириллицы перед глаголицею», г. Бодянского, с примечаниями от редакции, где доказывается, что напрасно г. Бодянский берется рассуждать о предмете, совершенно ему незнакомом; «Отповедь «Отечественным запискам», В. К. Ржевского, с примечанием, что статья уже была набрана, когда редакция заметила, что она уже была однажды напечатана в «Русском вестнике», и прочие, не менее замечательные статьи общезанимательного содержания.

Некто, видя, как редакция «Русского вестника» поглощает своих сотрудников, уподобил ее Сатурну, пожиравшему своих детей. Остался один Юпитер — но как хорош!!

В 1857 году, после долгих и мучительных колебаний, «Русский вестник» открыл Англию. «Не открыть ли нам Америку?» — шепнул А. А. Краевский г. Дудышкину. «Ну их! еще что из этого выйдет!» — отвечал г. Дудышкин. И вот почему Америка доселе остается неоткрытою.

Наконец они свиделись! И. Перейра и А. А. Краевский — оба были взволнованы. Руки, простертые для пожатия, оказывались бессильными, уста немели, и только учащенное биение сердец свидетельствовало, что один и тот же огонь согревает их. Наконец тягостное молчание было прервано А. А. Краевским. Трогательно и простодушно повествовал он о заблуждениях своей жизни: о том, как написал он статью о Борисе Годунове, о том, как изобрел он новые русские слова «Дойен д’Аге» и «Великий раздаватель милостынь», о том, как колебался между Белинским и Межевичем, о том, как в 1848 году прибегал к сотрудничеству К. Полевого…

— Однако ж все это теперь, слава богу, прошло! — заключил Андрей Александрыч, — с Дудышкиным и Басистовым:

В надежде славы и добра

Иду вперед я без оглядки…

— Ну и прекрасно! — отвечал Перейра. — Я сам был молод и заблуждался, был тоже сен-симонистом — и, однако ж, как видите!

Одним словом, А. А. вышел от Перейры вполне утешенный.

— Что такое «сен-симонист»? — спросил он у г. Дудышкина, возвратись домой.